Русские купцы договора не подписывают.
В философско-антропологических учениях человек рассматривается, как правило, отвлеченно от какого-либо типа национальной культуры. Между тем природа человека допускает уникальные особенности, выделяющие его как представителя той или иной национальной культуры. Общие для всех людей качества проявляют себя по-разному, когда одно из них приобретает ни просто верховное, державное значение, но и в таком своем значении выглядит специфично, отражая сущность природы человека, принадлежащего к известному культурному образованию.
К какому приему можно прибегнуть, чтобы попытаться осмыслить феномен русского человека, сущность его природы, особенности нравственно-психологического уклада?
Представление о важнейших свойствах русского менталитета можно попытаться получить из опыта русской истории и культуры. Оговорюсь сразу, что само понятие культуры в отношении России употребляется мной достаточно условно. Речь должна идти не о культуре как таковой, но об особом типе духовности, который и в своем идеальном содержании и в своих проявлениях глубоко антиномичен всяким культурным представлениям. Под словом «культура» я понимаю накопленную в данном обществе сумму универсальных знаний и навыков, которые можно использовать в самых различных целях, но все эти знания органично спаяны в одну систему со своеобразными моральными ценностями. Такая спаянность ни есть нечто само собой разумеющаяся. Она может быть очень слабой или отсутствовать вовсе. Еще славянофилы замечали, что в России существует глубокая антитеза между русским типом духовности и культурой. Такое обстоятельство, на мой взгляд, имеет не только негативное, но и позитивное значение.
Общественные процессы позволяют достаточно хорошо выявить «истинно человеческое», а в нашем случае «истинно русское». Своего рода путеводителем, направляющим наше внимание при обращении к отечественной истории и культуре, будет служить спор славянофилов и западников, начавшийся, как известно, в России в 40-х годах XIX в. и продолжающийся в наши дни.
Вспомним сначала, что согласно славянофилам Россия должна исторически развиваться самобытно, следуя своим духовным традициям. Пытаться европеизировать страну не только бессмысленно для нее, но и губительно. О каких самобытных традициях, образующих пропасть между Западом и Россией, может идти речь?
В первую очередь следует сказать о решительном возвышении милосердия над справедливостью. Если на Западе человек будет отстаивать свои права из принципа, то названная особенность русского типа нравственности делает русского очень инертным и снисходительным, всепрощающим даже тогда, когда активных действий требует насущная необходимость, просто инстинкт самосохранения. Следующим качеством, отличающим нравственно-психологический тип русского человека, можно назвать его нелюбовь к формализму, в том числе к правовому. Русским свойственно импровизировать закон. В России формальные соглашения не любили купцы, которые, заключая договор о сделке, часто, что называется, били по рукам, доверяясь данному партнером слову, не любили и крестьяне, никогда не признававшие юридических правил поведения, а руководствовавшиеся в своей жизни обычаями и традициями.
Нелюбовь русских к формализму можно заметить уже даже по тому, как мы общаемся. В России принято общение «по душам», т.е. простота и правдивость в разговоре с собеседником. Делиться личными переживаниями, иногда с первым встречным, это для нас норма. Отмечая такую особенность нашего поведения, европейцы говорят, что у них люди принципиально стараются держать дистанции между собой. Формализм ими блюдется как подстраховка в личной жизни.
Правовая культура — вопрос, на котором стоит остановиться чуть подробнее. В правовом сознании западного индивида живут убеждения, родственные его нравственному миру. Но это не значит, что развитое правовое сознание является само по себе критерием высокой нравственности. К нравственным этическим принципам, способствующим эффективному функционированию права, следует отнести приоритет справедливости над милосердием и эгоистическое самопринуждение. Нравственное содержание наличествует в людях в разной степени. Справедливость выше милосердия, но не всегда превыше всего. Когда мы говорим о правовой этике, речь должна идти о том, что именно из нравственных качеств преобладает в человеке. Так, приоритет справедливости над милосердием, а не наоборот, будет отвечать такому правовому принципу, как равномерное воздаяние за содеянное. Правовые нормы, призванные, как хорошо показал Б.Н. Чичерин (Чичерин Б.Н. Нравственный мир // Русская философия права: философия веры и нравственности. (Антология). СПб.: Алетейя, 1997. С.81-110.), защищать прежде всего личный интерес, при условии определенного его ограничения, совпадают с такой этической нормой, как эгоистическое самопринуждение. Не прогресс нравственности привел людей на Западе к правовому строю, но последний удерживает их от нравственного регресса.
Западный человек может нарушить закон, но, во всяком случае, его менталитет делает его более иммунизированным от такого желания, чем русского. Русский же поступает согласно правовым требованиям только для того, чтобы избежать неприятностей, поскольку его нравственные мотивы, как правило, выходят за рамки формального права. При этом существует одна опасность. Если в обществе процветает правовой скептицизм при отсутствии этического эквивалента, тогда общество деградирует в нравственном отношении. В Японии таким эквивалентом являются так называемые гири, т.е. традиции и обычаи. В Корее это буддийская этика. В Китае — конфуцианская культура с ее принципом внешней целесообразности. В России такой замены нет. Православная этика решительно утверждает милосердие и любовь, всепрощение как принципы межличностных и общественных отношений. Но любое гражданское общество предполагает своим основанием социальную справедливость, а не любовь и сострадание. Правовая система развитых правовых государств имеет свое основание в сознании живущих там людей. Это люди, которые все оценивают исходя из своих личных интересов. Эгоизм в этом мире есть норма жизни, но эгоизм облагороженный или, по выражению Маркса, сдержанный. Он находит поддержку в юридическом праве, призванном прежде всего охранять круг личных интересов граждан. В России всегда существовал примат общего над личным как один из критериев русского типа нравственности, русской духовности. Уродливые формы, которые принимает сегодня индивидуализм в России, показывают, что его нет в традициях русской культуры.
Торжество принципа внешней целесообразности в западной культуре чрезвычайно плодотворно сказалось на практической стороне жизни. Достижение какого-либо результата должно быть максимально облагорожено, как и сам результат. Так, например, еще средневековый мастер тратил время и силы на то, чтобы изготовить искусное клеймо на внутренней части замка, которое, как он знал, никто не увидит. Существующие сегодня в России немецкие поселки снабжены водопроводом усилиями самих поселенцев. Важно не просто получать воду, но делать это максимально удобно. Русские в соседних поселках, презрев такое удобство, будут носить воду на руках с помощью ведер. Они понимают, конечно, что и как можно сделать, чтобы облегчить свой труд, но русским несвойственно прилагать специальные дополнительные усилия ради того, чтобы избавить себя от внешних неудобств, которые в их представлении, в общем, терпимы. Внешние бытовые неудобства, встречающиеся сплошь и рядом в России, есть не результат случайных обстоятельств, а результат специфики русской культуры.
Можно утверждать, что благоприятные условия какой-либо деятельности не являются для русских ее атрибутами. Потому русский будет эффективно работать в таких условиях, в которых европеец работать с таким же результатом не сможет. Полуголодные русские рабочие в годы Великой Отечественной войны работали за станками зимой под открытым небом, перевыполняя норму. И сегодня, в мирных условиях, русские люди работают за плату, которая едва позволяет им не голодать. Значение такой особенности русской ментальности для экстремальных ситуаций переоценить нельзя.
Когда мы говорим о духовных традициях какого-то народа, то имеем в виду те убеждения людей, которые освящены в их сознании, укоренены в их нравственнопсихологическом укладе. Что-то здесь, по выражению А.С.Хомякова (Хомяков А.С. «Семирамида» // Хомяков А.С. Соч. в 2 т. Т.1. Работы по историософии. М., 1994. С.15- 446.), является высшей точкой всех его (народа) помыслов и желаний. Это некий идеал, который в отношении русского народа можно сформулировать примерно так: если жить хорошо, то жить хорошо всем. У американца его идеальное стремление может быть выражено следующим образом: жить так, как я хочу. Американская эгоистичная идея получает ограничение в таком мироустройстве, как демократическое правовое государство, обеспечивающее сохранение примата личного интереса любого из граждан над интересом общественным, но не дающее вылиться личному эгоизму в нарушение прав других. Это и есть собственно культурный подход, когда ограничивается, облагораживается естественное и некрасивое. Русская идея, которая прекрасна сама по себе, привела к деспотизму. Этика любви и милосердия не может возвышаться над этикой закона в человеческом обществе. Если политическая власть ставит перед собой цель реализации абсолютных, ничем не ограниченных ценностей, тогда и принуждение становится неограниченным, поскольку не закон, а такие ценности превыше всего. Конечно, при деспотизме любовь и милосердие становятся совершенно отвлеченными понятиями. Пожалуй, первым из русских философов осознал это Вл. Соловьев (Соловьев В.С. Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории // Соловьев В. С. Соч. в 2 т. 2-е изд. Т.2. М.: Мысль, 1990. С.635-762.).
Насильственная европеизация страны Петром I не сделала Россию Европой, не вытравила из России духовное содержание, обеспечившее в будущем победу большевиков. Феномен большевизма в России некоторые современные исследователи-патриоты объясняют инфекционным заражением, а источником инфекции называют Запад. Но для того, чтобы организм начал болеть, необходимо взаимодействие инфекционных бактерий и организма. Если на Западе коммунизм с его учениями тяжелых последствий не имел, то в России коммунизм пришелся как огонь к хворосту.
Сегодня мы освободили себя от внешнего насилия, отринув, казалось бы, идею, которая помогала такому насилию осуществляться, но в нас не рождается иное достойное содержание. Мы продолжаем мечтать о государстве, которое само по себе будет заботиться о людях, которое можно будет любить и уважать. В русских простых людях нет понимания того, что государство не может быть справедливым без контроля со стороны самих граждан, без наличия гражданского общества, способного поставить перед государством свою волю как закон. Вообще русскому тяжело основать свое благополучие на справедливости. Русским нужна, прежде всего, не социальная справедливость, а полюбовное идеальное соглашение. Если русского поставить в ситуацию, которая даст ему возможность почувствовать себя судьей, и он будет волен наказать по справедливости или простить, то скорее всего он простит.
В конце XVII в. Россия подошла к краю пропасти и чтобы сохранить себя, должна была начать развиваться вопреки своему духовному укладу. Реформы Петра I не могут быть оценены однозначно уже потому, что, будучи необходимыми для внешнего мироустройства, для традиций русского духа они были чужими и лишними. По меткому замечанию А.Толстого (Толстой А. Один день из жизни Петра // Толстой Алексей. Избранное. М., 1984. С.25-42.), Петр не вывел Россию на европейский двор как равную среди равных, а вытащил ее туда за волосы, излупив до крови. Россия стояла среди европейских дам в нелепом для себя наряде, вытирая кровь рукавом и дико озираясь, вызывая страх и неприязнь. Но Россия выжила и заставила считаться с собой других. Феноменально терпеливый русский народ построил государство, чрезвычайно крепкое внешне, но лишенное прочной внутренней связи. Страна выросла и окрепла как государство, но то оформление общественной жизни, которое стало получать русское общество, никак не отвечало его внутреннему миру, его душе.
Такое противоречие внешнего и внутреннего присуще русскому человеку. В нем живет мечта о земном рае, не требующем строгого оформляющего начала, необходимого для любого исторического развития. Такую мечту обоснованно попытались выразить еще славянофилы. Ошибочно думать, что они говорили о какой-то особенной форме государственного устройства как о самом заветном. В своих желаниях они шли гораздо дальше. Славянофилы вообще отрицали всякую форму, всякое государство как цель. Государство им виделось только средством, которое до времени следует сохранить и которое поможет прийти к идеальному общественному мироустройству. И это были планы не о небесном, но о земном.
Русский человек, каким его создала природа, за призрак счастья, за журавля в небе готов пуститься во все тяжкие и обречь себя на годы страданий и великие несчастья. И это действительность, которую надо принять. Почему-то, рассуждая о судьбе России и пытаясь увидеть выход из неудачно складывающейся истории, считают само собой разумеющимся, что такой выход есть и его нужно только найти. Куда больше оснований полагать, что Россия едва ли перестанет быть страной «униженных и оскорбленных». Простые русские люди, не разучившиеся доверять своим непосредственным переживаниям, пессимистично смотрят на свое будущее в отличие от ученых, черпающих свои суждения из книг.
Многие русские мыслители, показывая негативные черты русского менталитета, говорили о необходимости их исправления. Любой нации свойственна определенного типа духовность, которая во многом обуславливает ее тип культуры. В определенной степени любая культура должна быть консервативна, что позволяет нации сохранить ее лицо. В то же время любая культура должна исторически развиваться во всех своих аспектах. Фактором такого развития является содержание существующих духовных традиций. В противном случае народ обречен на историческое прозябание, какими бы внешне эффектными явлениями периодически не давала о себе знать его история. В такой стране всегда будет что-то начинаться, но начатое никогда не будет получать определенного завершения...