Мы постоянно убеждаемся в том, что любое изолированное проявление коммуникативного поведения ""вытягивает"" за собой целый спектр других, связанных между собой; голос и взгляд связаны с телом и пространством, ""верх"" – с ""низом"", манера двигаться – с манерой думать... Трудно даже найти у человека хоть что-нибудь, что существовало бы само по себе. Поэтому обычное (но подробное!), как бы ни на что не претендующее, как бы никуда не ведущее, чисто ""анатомическое"" описание может пролить свет и на достаточно глубокие свойства человеческой души. Нужно только запастись терпением и не торопиться со своими выводами и оценками, а подольше смотреть и слушать...
Вот молодая дама, выглядящая еще моложе. Судя по всему, она будет превращаться в пожилую женщину прямо из девочки, минуя так называемый ""цветущий средний возраст"". Ее голос – пожалуй, его хочется назвать ""голоском"" – довольно высокий, чистый, на свой лад музыкальный; холодноватый ""стеклянный"" тембр, сдержанное интонирование. Не покидает ощущение, что голос напряжен и ""завышен"", как бы насильно загнан в верхнюю часть своего естественного диапазона.
Бросается в глаза своеобразная посадка головы: пряменькая шея вытянута, плечи опущены, лицо склонено набок и немного ""замороженное"", с готовой мимической маской вежливого внимания (приподнятые брови, подобранный рот в отдаленном подобии улыбки, не слишком пристальный взгляд, который, как выясняется, достаточно многое замечает).!} момент быстрой, взволнованной речи лицо мимически почти не меняется, зато становится заметно, что дыхание очень ""мелкое"", его все время как бы не хватает, короткие резкие вдохи набегают один на другой, а хорошего выдоха нет. Возникает впечатление судорожности, некоторой ""подпертости"" дыхания, скомканности нормального его цикла.
Жеста, как такового, не существует: руки чаще всего замкнуты сами на себя и неподвижны (на коленях) или держат ""полезные"" предметы: ручку, тетрадку; если же за них неожиданно потянуть, то окажется, что они сильно напряжены и с трудом могут расцепиться. Если исхитриться и все-таки спровоцировать какую-то жестикуляцию, то становится заметно, что ладонь практически не бывает открытой, ""берущей"" или ""дающей""; движения пальцев, скорее, что-то отбрасывают от себя, резко указывают, могут на мгновение вопросительно застыть – и поскорее вернуться в положение фиксированного полукулачка. Локти обычно или прижаты к телу, или слегка отставлены, как бы неспокойны – так держит руки человек в толпе, когда не хочет, чтобы его толкали.
Походка, как ни странно при такой телесной хрупкости, довольно шумная, топающая. При ближайшем рассмотрении оказывается, что нога ставится очень твердо и с своеобразным отталкиванием вверх (так ставятся, скажем, копытца небольших животных вроде коз или антилоп). Шажок укорочен, словно экономится; ноги при этом ""частят"", от чего усиливается впечатление ""копытности"", дробности и отсутствия связи с землей или полом.
Как и обычно, в манере поведения ""техническое"" густо переплетено с ""содержательным""; выразить эти связи непосредственно, словами не просто трудно, а в полной мере и невозможно: они становятся грубы и натянуты. (Невидимая, но существующая ""нитка"", о которой шла речь в первой части!) Реальность и характер этих связей можно попытаться выразить, описав сколько-то особенностей и проблем разного свойства, присущих тому же самому человеку: тогда несомненный внутренний резонанс между проявлениями разного уровня становится слышным, хотя на него и не всегда можно ""показать пальцем"". Итак, молодая дама со стеклянным голоском...
– не хочет и даже боится пополнеть, хотя ее вес явно меньше так называемого ""нормального""; собственная хрупкость, ""бестелесность"" ею явно оберегаются и ценятся;
– любит холод, ""свежий воздух"" и вообще все, напоминающее о заморозках, открытой форточке и т.д. Замерзнув, нисколько не страдает – зато от жары или просто тепла мучается и прячется (напрашивающаяся аналогия со Снегурочкой, которая ""не знает любви совсем, в ее холодном сердце ни искры нет губительного чувства"", и т.п., – верна, хотя, конечно, прямо из ""холодолюбивости"" не выводится) ;
– сделала выбор между ""высоким"" и ""низким"" – и, конечно, не в пользу последнего. Это касается и звуков, и расположения в пространстве, и – ассоциативно – цветов (любит голубой, бледно-зеленый, сиреневый, розовый... цвета ""чистые и прозрачные"", хорошо подходящие для маленьких девочек или ухоженных старушек). Все, что отдает ""земным"", ""органикой"", вызывает отвращение. Ее может затошнить от запаха жаренной рыбы или прикосновения к чьей-то влажной ладони. Побаивается животных – хотя меньше, чем людей (мужчин особенно – ""грубые животные"");
– убедила себя в ""объективной"", ""физиологической"" – то есть, непреодолимой и от нее не зависящей – асексуальности. Потеря контроля, ""собранности"" – раз; вызывающий ужас физический контакт с другим человеком – два; возможность такого исхода, как беременность – три (а как же хрупкость и бестелесность?). В общем, если ""грязное"" – необходимая часть жизни, пусть лучше не будет жизни. Отчетливый привкус стерильности (в любом смысле, в рассуждениях, поведении, оценках);
– она, как и следовало ожидать, не любит свое тело, особенно корпус и ноги – ив осанке, и в походке видно стремление вытянуться вверх, подпрыгнуть или взлететь, не соприкасаться с опорой, ""оторвать голову от тела"" (вытянутая напряженная шея) – короче, отделить ""высокое"" в буквальном смысле от ""низкого"". Завышенный голос – одновременно ""технический"" продукт и непосредственное оформление этой установки. В отношении к своему физическому облику трогательно верна эталонам красоты, мучающим девочек-подростков: лебединая шея, огромные глаза, точеный носик и прочие атрибуты мультипликационной принцессы (которая, понятное дело, не ест, не пьет, не потеет, не покрывается веснушками и еще много чего не делает);
– она во всех сферах жизни тоже окружена миражами ""совершенства"". В поведении этому соответствует манерность и отсутствие какой бы то ни было спонтанности – ""детские"" штрихи это, скорее, стилизация, род жеманства. В более основательных житейских делах та же ""пьеса"" многократно разыгрывается через отказ от начинавшихся было попыток как-то реализовать себя, потому что ""как надо все равно не получается"". Несколько приобретенных образований не используются, знакомства не поддерживаются, мебель не покупается и т.д. Ничего не может созреть и закончиться, перейдя в какое-то новое качество;
– она до крайности сурова в оценках (особенно моральных): всякое несовершенство непростительно, ошибки окружающих тщательно взвешиваются, отношения обычно заканчиваются разочарованием в человеке, оказавшемся, как ни странно, ""нестерильным"".
Историю ""резонирующих"" между собой особенностей и проблем можно было бы продолжать: в нее неминуемо вплелись бы отношения с реальными людьми, события (иногда очень давние), сны и фантазии, физические недомогания и многое еще. В целом очевидна необходимость серьезной, длительной и, скорее всего, индивидуальной психологической коррекции, уходящей за рамки внешних проявлений – но отталкивающейся в каком-то начальном моменте именно от них. Как далеко может завести внимательное рассмотрение связи тела и голоса!
Поговорим еще об одном хорошем человеке (именно так многие называют героя нашего примера). Обычно добавляя: но... В чем дело и причем здесь ""почерк"", тело и прочие любимые авторами ""мелочи""? Для ответа снова придется углубиться в детали портрета и, в какой-то мере, биографии – и снова мы надеемся увидеть, как легко и прочно все это сшито невидимой ниткой.
Итак, портрет. Начать его на этот раз уместно с манеры говорить, потому что речь, ""говорение"" – родная стихия нашего героя. Беседовать с ним – сущее наслаждение. Такое чувство понимания с полуслова, резонанса, исключительной ненавязчивости! Если нужно прояснить, проверить свои еще не до конца оформившиеся или спорные мысли, то с собеседником просто повезло. А вот если нужно что-то вместе решить или хотя бы услышать нечто определенное – мнение, желание, намерение – тогда трудно. Разговор вязнет, не клеится: ""с одной стороны, с другой стороны"", ""это неоднозначно"". В диалоге не очень заметно, а в развернутой ""авторской"" речи поражает обилие вводных оборотов, размывающих определенность сказанного. В общем-то, видимо, это все же... в некотором роде, возможно, и не совсем...
– если, ловя на слове, вернуть его к сказанному, он не согласится: было сказано не это (действительно, в некотором роде, не совсем это...). В споре такое свойство превращается в коварное оружие – противника ""не уцепишь"", потому что в каждой фразе оставлено несколько лазеек для хитрого маневра, смыслы двоятся, предмет разговора размывается. Эта ирония, эти подтексты, которые очаровательны, когда беседа сама по себе – произведение искусства, в других жанрах могут довести партнера до белого каления. (Ну что же, видимо, это его проблемы... хотя... и т.д.);
– одет во что-то мягкое, серовато-коричневато-какое-то. Одежда вроде свободной второй шкурки. Не выносит яркого, жесткого и слишком заметного – одевается как бы ""никак"", но качественно. Если внимательно рассмотреть, как он сидит, то становится заметно, что все его позы построены как система полуоборотов, ракурсов около 3/4. Угловые положения головы, плеч, рук и всего прочего постоянно слегка смещаются друг относительно друга, поэтому при одной и той же (как бы одной и той же) позе – в кресле, нога на ногу, голова слегка склонена к плечу – возможны десятки вариантов то большей, то меньшей обращенности к партнеру. Жесты тоже мягкие, разнообразные; за ними тоже трудно уследить, поскольку их много, а различия небольшие. Жестикулируя, никогда не ""отпускает"" руки далеко от себя, но и притиснутыми их тоже не увидишь – они, скорее, мягко подобраны, причем к собеседнику никогда не бывает повернута открытая ладонь, больше показывается запястье;
– если вспоминать о ""пузырях"" личного пространства, то у нашего героя – хорошо обжитый ""пузырь"", в котором есть еще как бы свои слои, и острое ощущение его границ. На уровне содержания общения этому соответствует ""обязательная программа"" из нейтральных, светских тем, разговор вокруг да около. Неожиданное (преждевременное) ""прямое попадание"" в значимую тему воспринимается так же болезненно, как если бы кто-то резко, минуя все промежуточные условности, вторгся в ""его"" пространство – например, если бы гость, не потоптавшись у книжных полок, не сказав всех полагающихся любезностей хозяину, прямиком прошел в комнату, уселся в его любимое кресло и стал пить чай из его чашки;
– носит очки, хотя близорукость очень маленькая, можно было бы в каких-то случаях и обойтись; время от времени отпускает небольшую ""чеховскую"" бородку. Трудно судить с определенностью, но, похоже, это отвечает двум его особенностям: потребности в некоторой стилизации всего на свете (и себя, конечно) – и потребности немножко спрятаться. Впрочем, разве это не одно и то же?
– трудно переносит внимательный взгляд в лицо, даже очень доброжелательный, даже любящий. Его собственная манера смотреть создает впечатление отстраненности, присутствия в ситуации наполовину: взгляд как бы повисает в воздухе, немного не добравшись до лица собеседника; взгляд – облачко, есть и нет, рядом и не со мной, не здесь. (Последнюю фразу нашему герою неоднократно приходилось слышать от разгневанных женщин, пытающихся выяснить отношения. Несчастные обычно не понимали, что для него это – упрек в самой сути отношений с кем бы то ни было);
– любит кошек (""не так обязывают, как собаки""). С теми, кто к нему по-настоящему привязан, бывает довольно противным и сам это признает. Капризы, придирчивая критика, неожиданное отчуждение в самых, казалось бы, ""теплых"" ситуациях. Где-то глубоко всегда чуть-чуть обижен. Запутанные, нелегкие отношения с теми, с кем они вынужденно близкие: с родителями, женой, подрастающим сыном. Опечален и раздражен тем, что ""все чего-то хотят, пристают, дергают"", а он чувствует, что не может им ""этого"" дать. Однако странным образом нуждается в таком дерганье и, если оно отсутствует, начинает его сам ""обеспечивать"";
– когда отношения с кем-то приобретают определенность, приходится из них выпутываться, партнеры (друзья, женщины, коллеги, соавтор) недовольны, называют его разными неприятными словами, от ""нерешительности"" до ""предательства"". Упреки, недовольство, поджатые губы, чувство вины (своей) и непонимания (их), уходы и возвращения, звонки по телефону неизвестно зачем – как будто чтобы проверить, до конца в тебе разочаровались или еще нет – и нарастающая с годами уверенность, что изменить ничего нельзя, все так и будет существовать в полуподвешенном, несостоявшемся и как раз поэтому вызывающем какие-то надежды виде. Спасается ""философским"" (по возможности бесстрастным и несколько циничным) взглядом на вещи, хотя и его, как все на свете, не может принять бесповоротно;
– прекрасно понимает и анализирует то, что уже совершилось, в том числе и с ним самим, – как будто смотрит фильм с собственным участием. (Роль тонкого, компетентного критика вообще одна из любимых). Интересно, что среди увлечений, а их было немало, почти все связано с ""отражениями"" – с чем-то, условно говоря, вторичным: в детстве коллекции, позже – пластинки, фотография, кино, в последнее время – видео. Кстати, не любит театр, и как раз за то, за что его любят другие – за сиюсекундность переживания, невозможность ""перемотать пленку"" назад. Можно сказать, что его стихия – это разного рода знаки и символы, то есть опять-таки отражения. Например, отлично играет в шахматы, в карты, вообще в игры ""с правилами""; легко и охотно учит языки; хорошо и быстро составляет всякого рода обзоры, реферирует; наконец, прекрасно ладит с компьютером.
Совсем немного утрируя, можно сказать, что для него нечто становится по-настоящему реальным только перейдя в другое качество: став картинкой, рассуждением, анекдотом, формулой, воспоминанием. Только в этой ""реальности второго порядка"" ему дышится вольно: она не выходит из-под контроля и не требует от него невозможного.
В непосредственном общении ориентируется на культурную норму, ритуал – и на следование за партнером. Все – ""в тон"", все кажется таким естественным – то есть, если вдуматься, похожим на свое; разным людям общаться с ним легко именно поэтому: нечего преодолевать. Вот откуда иллюзия ""родственной души"", и невольный обман, и все последующие осложнения.
Поведение направлено на то, чтобы создать и удержать нужную дистанцию, быть и участником, и наблюдателем собственного общения – и ""книгой"", и ""читателем"". В давней домашней истории такого человека часто звучит тема долгого и мучительного сомнения в том, что он любим родителями, горький страх быть отвергнутым. И, конечно, опыт компромисса как средства эмоционального ""выживания"", и все усиливающийся механизм отстранения от собственных переживаний, помещения их ""в рамочку""...
Конкретный человек, описанный в примере, на сегодняшний день в профессиональной психологической помощи не особенно нуждается. Впрочем, если в его кругу это уже принято... то, может быть... ""в конце концов, это даже интересно""... До встречи!